Добавить в избранное
Рекомендуем:

Анонсы
  • Участие в конференциях >>>
  • А. Алексин: Я себя детским писателем не считаю >>>





Все записи и отзывы


Случайный выбор
  • Виктор Чернов - Стихия...  >>>
  • Е. Яковлев: Гулаг тоже уйдёт в...  >>>
  • А. Алексин: Я себя детским...  >>>

 
Анонсы:


Анонсы
  • Альфред Бём - Мысли о тургеневе >>>
  • “Извините, а оплата?” >>>






Виктор Чернов - Убийство русской литературы

Автор оригинала:
Виктор Чернов

 

ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ ЧЕРНОВ
УБИЙСТВО РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
 
…“Нам приходится повсюду — и в литературе — использовать “спецов”, хотя бы они были антисоветскими или внесоветскими по своим настроениям. Но их надо взять под строгий контроль, к ним надо приставить комиссаров”. Чем не новый Скалозуб, с его окриком:
... я вам
Фельдфебеля в Вольтеры дам!
Он в три шеренги вас построит,
А пикнете — так разом успокоит!
 
И тот же самый г. Степанов имеет бесстыдство писать о жалком положении литераторов и литературы при капитализме. “Плохо было дело, — говорит он, — с новыми исканиями и открытием “новых мозговых извилин”. Новаторы работали не для удовлетво­рения старых потребностей, а для создания новых. На них был нулевой спрос. И, значит, предложение капитала, как такового, на эту область литературного производства было тоже нулевое. Этим новаторам приходилось искать покровительства у богатого челове­ка”. И г. Степанов не щадит красок для изображения унизительно­сти положения искусства, вынужденного прибегать к “буржуазно­му меценатству”, для которого естественно “смотреть на это дело, как на потеху”. Но сколько бы ни наговорил здесь верного и даже азбучного г. Степанов, в его устах все это превращается в ложь и фальшь. Не видели ли мы, как “меценатство” — только более роб­кое и скудное — в советском режиме возродилось в лице отдельных влиятельных людей, в особенности комиссаров, стыдящихся грубой обнаженности коммунистического самодурства, желающих хоть не­много казаться “европейцами” и своим заступничеством иногда спасающих обреченные на жертву начинания в области искусства и литературы? Не видели ли мы, как порою такую роль играет личное вмешательство все еще немножко чтимого в Кремле Горько­го? Или “блаженного” Анатолия Луначарского, когда-то грешив­шего всякими ересями, вплоть до “богостроительства”? Недаром тот же г. Степанов, с гордостью называющий себя “грубым” и “то­порным” коммунистом, не может говорить о Луначарском иначе, как с насмешкой над его миной “удрученного либерала”, желаю­щего казаться “интересным, широким, культурным”, возвышаю­щимся “над грубой коммунистической толпой”.
В “Книге и Революции” г. Степанов вменяет в вину капитализ­му то, что он не давал хода “новым исканиям”. И это тогда, когда из официального отчета Госиздата — след., от того же г. Степано­ва — мы узнаем, что “госиздат не может предоставлять типог­рафские средства и бумагу на перепечатку художественных произведений, которые и до революции имели ограниченное значение; на издание научных и философских работ, которые дышат буржу­азной ограниченностью и к тому же по своему общему характеру найдут крайне малочисленных читателей. И, нечего скрывать от себя, может быть, иногда Госиздат не дает выступить представи­телям новых исканий, из которых со временем получилось бы что-нибудь ценное и положительное”...
“От себя” гг. Степановы этого не скрывают. В “отчетах”, печа­таемых “для внутреннего употребления” компартии и советской бюрократии, говорить об этом позволительно. Но в журнале, пред­назначенном для читающей публики, вроде “Книга и Революция”, за то же самое надо клеймить капитализм. “Про взятки Климычу читают, а он украдкою кивает на Петра”...
Как-то совестно по поводу таких вещей, как циническое озор­ство советских Бируковых и Красовских или теоретизирования советских Иудушек и Скалозубов, говорить о великих принципах социалистического миросозерцания. И, однако, нельзя этого не делать.
Когда-то Герберт Спенсер[1] написал против социализма памф­лет под названием “Грядущее рабство”. Яркими штрихами рисо­вал он картину всеобщего закрепощения всех живых сил страны, материальных и духовных, колоссальному спруту — Государству. Мертвящая централизация всего, плен в колоссальной всенарод­ной тюрьме-казарме — таким пугалом выставлял он “государ­ство будущего”. Среди социалистов не было двух мнений об этом фантоме. Все одинаково отнеслись к продукту фантазии Герберта Спенсера, как к самой неосновательной клевете на социализм. Все последующие авторы книг и работ о “Zukunfstaat” заботли­во отгораживались от представления о социализме, как системе, в которой все исходит от нового пролетарско-бюрократического го­сударства и все возвращается к нему же. Самый догматичнейший из всех марксистов, папа ортодоксии, Карл Каутский, в своих брошюрах: “Социальная революция” и “На другой день после социальной революции” с категоричностью, не оставлявшей боль­шего желать, объявил, что социализм будет лишь в области мате­риального производства собственно системой коллективистичес­кой централизации, в области же творчества духовных идеологических ценностей — в области науки, искусства, литера­туры — он будет применением принципа анархии, т.е. царством безусловной личной свободы, царством ничем не стесненной инди­видуальной и групповой инициативы...
Большевизм жестоко насмеялся над всей историей развития социалистической мысли. Злобные карикатуры на социализм Гер­берта Спенсера и других, еще менее оригинальных клеветников на новое учение, в лице большевизма оделись в плоть и кровь. И в этом отношении ни один враг социализма не нанес ему столь смер­тельных ударов, сколько отцы красные иезуиты ленинской церк­ви. Легенда о Великом Инквизиторе Достоевского была разогрета и подана миру под новейшим коммунистическим соусом.
В декабре 1920 г. Всероссийский Союз писателей подал нарком просу А.В. Луначарскому “докладную записку”, требуя для русского писателя возврата его законного “права на книгу”, “пра­ва на читателя”. “Ныне, — говорит записка, под которой стоят имена Веры Фигнер, Льва Рогачевского, проф. Сакулина и др., — закрывают издательства, отбирают наши последние запасы бу­маги, запирают наши типографии, прекращают набор рукописей, аннулируют уже данные разрешения на издания, даже отказыва­ются от контрактов, которые органы власти, в качестве предста­вителей государства, заключили с писательскими коллективами и с издательствами на потребу самого государства”. “Доступ к ти­пографиям не расширяется, а суживается. Последние рукописи ныне снимаются с очередей и возвращаются авторам. Русская художественная, критическая, философская, историческая книга окончательно замуровывается. Русская литература перестает су­ществовать. Из явления мирового значения она превратилась в явление комнатного обихода, для небольшой группы лиц, имею­щих возможность услышать друг друга за чтением своих рукопи­сей. История не забудет отметить того факта, что в 1920 г., в пер­вой четверти века ХХ-го, русские писатели, точно много веков назад, до открытия книгопечатания, переписывали от руки свои произве­дения в одном экземпляре и так выставляли их на продажу в двух-трех лавках Союза писателей в Москве и Петрограде, ибо никакого другого пути к общению с читателем им дано не было”. И этот крик души, вырывающийся из уст русских писателей, кон­чается констатированием зловещего факта: “Политика Государ­ственного издательства, монополизировавшего все русское книго­печатание, делает молчание русской литературы явлением принципиальным: для русского писательства книг нет, ибо оно должно молчать. Мы с негодованием видим, что невольное стесне­ние литературы превращается в ее сознательное умерщвление”.
Вы видите, что когда мы озаглавили эту статью “Убийство рус­ской литературы” — это была не пустая фраза. Сами жертвы большевистского преступления указывают пальцем на своих убийц. Да, аракчеевский коммунизм Ленина и товарищей хладнокровно свершил это преступное и гнусное дело. Он превратил русских писателей в живые трупы...
О, поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
“Писательский быт,— гласит статья “Литературная Москва за 1918 -1920 гг.” в сб. “Красная Москва”, — остается в наши дни безотрадным зрелищем писательской службы в советских учреж­дениях и других различных учреждениях, ничего общего с литера­турой не имеющих... По данным анкеты, произведенной Союзом писателей, более 90% писателей не живут литературой. В графе запроса: “Ваш литературный заработок прежде и теперь?” — неуклонно стоит ответ: “Прежде 100%, теперь иногда — 1/4, иног­да — ничего”.
Кто же, как не живые трупы, эти писатели, превращенные в помощников делопроизводителей и регистраторов? И что же, как не живые трупы, их рукописи, завалявшиеся либо на их запылен­ных письменных столах, за ненадобностью превращенных в обе­денные, либо в портфелях полузадавленных частных издательств?
По сведениям Союза писателей таких, имеющихся на учете и лежащих неподвижно рукописей только художественного и лите­ратурно-критического содержания, к концу 1920 г. было более по­лутора тысяч. Редакционные портфели всех издательств — насто­ящие кладбища для таких “живых трупов”.
В многострадальной жизни Н.Г. Чернышевского был один, едва ли не самый трагический момент. Передают, что в каторжной тюрьме он много, иногда целые ночи напролет, лихорадочно что-то писал, писал и писал. А затем, в минуты мрачного отчаяния, обли­ваясь слезами, беспощадно жег, жег и жег написанное. Невыска­занные слова жгли его душу, заживо убитые мысли переполняли все его существо — он задыхался от них. Не было ли это прообра­зом будущее судьбы всей русской литературы в современной все­российской псевдокоммунистической каторжной тюрьме?
Страна переживает величайший кризис. Нынешний голод, на фоне которого победоносно шествует “конь блед” и на нем страш­ный всадник — Cholera morbus — только подводит итоги всей великой разрухе огромной страны. В мрачном величии кладби­щенской тьмы, распростирающей свои черные крылья, “смерть жатву жизни косит, косит”... Если не теперь, то когда же напря­женнее всего должна работать индивидуальная и групповая мысль и рваться на простор свободное, убежденное слово? И обыватель­ские души ждут, что коммунистическая диктатура хоть тут, перед лицом всероссийского кошмара, опомнится и раскует цепи, сковывающие общественную и личную свободу. И большевистская власть, как некогда встревоженное самодержавие, делает... одну миллионную долю шага навстречу клокочущей общественной потребности. Комитету помощи голодающих, предусмотрительно возглавленному несколькими надежными коммунистами, всемилостивейше даруется привилегия бесцензурного издания всяких бюллетеней, воззваний и отчетов при условии полной их аполитичности. Вот оно, единственное завоевание, сделанное российской словесностью за все время. Для этого нужно было скопление всех возможных бедствий - "труса, глада и мора".
Кладбищенская тьма простирает свои черные крылья над осиротелой землей. И в этой глубокой тьме по-прежнему со страниц всяких "Правд" и "Известий" монопольно "ухают" совы и филины советской прессы, гг. Стекловы[2], Мещеряковы[3] и иные Смердяковы большевизма, вместе с переходящими порой на газетное поприще заплечными мастерами советского режима, такими новоиспеченными "писателями", как Лацис[4], Петерс[5]. Это нашествие профессиональных убийц на арену очищенной от настоящих писателей литературы, как нельзя более символично для всего режима. Ибо, что такое вся эта власть, как не власть ночных убийц, убийц всякой свободы, всякой личной и общественной инициативы, убийц вольного творчества, - убийц великой русской литературы?
 
 
Печ. по "Революционная Россия", 1921. № 10. Июль


[1] Спенсер Герберт (1820-1903) — английский философ и филолог, один из классиков позитивистской философии.
[2] Стеклов (Нахамкис) Юрий Михайлович (1873-1941) — партийный публицист, работал редактором в “Известиях”, “Новом мире”, “Красной нови”.
[3] Мещеряков Николай Леонидович (1865-1942) — один из руководителей Госиздата, был членом редколлегии “Правды”, работал заместителем главного редактора “Большой советской энциклопедии”.
[4] Лацис Мартын Иванович (1888-1938) — видный чекист, ставший государственным деятелем. Настоящее имя — Судрабс Ян Фридрихович. Был репрессирован.
[5] Петерс Яков Христофорович (1886-1938) — один из руководителей ВЧК (позже — ОГПУ). Репрессирован вместе с другими руководителями ОГПУ.

 

 

茶色・濃紫色かったピンクダイヤモンド

 
К разделу добавить отзыв
Права защищены. Копирайт@Борис Ланин. При цитировании ссылка обязательна.